Хто дружина Юра Борисова

0 Comments

Интервью с самым востребованным российским актером 2021 года

Самый востребованный российский актер сегодня — Юра Борисов. В этом году небывалые рекорды: шесть фильмов с его участием на «Кинотавре», два в Венеции, два в Каннах; среди них «Купе номер 6», удостоенное Гран-при и сейчас выходящее на экраны. В чем секрет актера, которому уже приписали народную харизму, как актеру-хамелеону удается остаться самим собой?

Тот самый случай, когда успех не свалился внезапно на голову. Поначалу раздавал фото по агентствам, стучался в двери мосфильмовских групп. Это упорство, упрямство или уверенность в себе? В кого ты такой?

— Не знаю, просто какие-то вещи кажутся очевидными, значит, надо их делать. И кстати, вскоре после этих походов на «Мосфильм» меня утвердили на главную роль в сериале «У каждого своя война» и в групповку «Елены» Звягинцева.

Юра в честь Гагарина?

— Не уверен. Но точно не Юрий. Поначалу мама звала меня Ваней, пришел папа забирать из роддома: «Какой Ваня! Смотри, он же Юра!» Там же рядом Юрьев день — 8 декабря у меня день рождения.

В «Сатириконе» совсем недолго пробыл. Не был готов выходить в массовке, занавес закрывать?

— Дело не в этом. Я просто идеализировал свое представление о театре, в институте нам говорили, что это место свято. Попав в театр, увидел, что все не так. Юношеский максимализм, наверное.

Ты даже сказал, что тебе не понравилась режиссура Райкина.

— Ну и режиссура Райкина мне не понравилась. Выяснилось также, что каждый день нужно приходить в одно место, и чаще всего это не будет сопровождаться полетом. С ранней юности боялся, что моя работа будет меня тяготить. Я понял: если останусь в театре, он станет «тягостным» местом. К тому же не люблю район Марьина Роща, мне небезразлично место обитания.

Какой же район тебе подходит?

— Ну вот этот, где мы встретились: Покровка.

Хорошо, и «Новая газета» рядом. У тебя к 28 годам гигантская фильмография. И кажется, едва ли не каждая роль, даже не сложившаяся, проходная, — школа. Ты продолжаешь учиться. При этом утверждаешь, что ни одна из твоих ролей тебе не нравится.

— Можно на покой, если тебе понравится то, что ты сделал. Это как вообще? То, что мои работы мне не нравятся, дает возможность делать какие-то следующие шаги.

Кадр из фильма «Бык» (2019, реж. Борис Акопов)

Расстраивают какие-то конкретные вещи? Что, например, не нравится в роли главаря районной банды Антона в «Быке», сделавшей тебя известным?

— Сложный вопрос, это внутренняя кухня. В «Быке» вижу какое-то самолюбование, хотелось бы от него избавиться. Впрочем, какие-то вещи вижу только я и моя жена Аня. Мы обсуждаем каждую роль. Вместе больше десяти лет, друг друга знаем, можем разобрать все по косточкам. И до съемок, и в процессе, и результат.

Не комплиментарный взгляд?

— Абсолютно, все строго, честно. Мы учились у одних педагогов, заложивших в нас одну основу, говорим на одном языке. Когда внимательно разбираем мои работы — очевидно, что пока ничего даже близко не получилось. Существует гармония, которой никак не достичь. Хочется приблизиться к катарсису, а не выходит: расплескивается, не случается. Что-то от меня зависит, что-то не зависит, но пока не произошло.

Мне многие работы актера Борисова нравятся, например, в зрелищной сказке «Серебряные коньки», вошедшей в топ Netflix. Отличная работа в магическом роуд-муви «Купе номер 6», где ты сыграл работягу и бражника Леху, с которым встретилась в поезде финская искусствоведка, там есть и очевидное развитие характера: в гопнике Лехе просыпается человек, нежность, когда он осторожно вступает в хрупкий мир отношений. Хотя в начале, когда видим его пьяное буйство, мне показалось, ты пережал.

— Возможно, не могу со стороны это оценивать. Просто чувствую: тут лучше, тут что-то не так. Но согласен, там не только начало, много чего пережато. Так это и круто: жизнь идет, что-то удается, что-то не получается. И ладно. Раньше переживал на эту тему. Сейчас думаю, надо учесть ошибки и двигаться дальше.

На что готов ради роли? Я почитала про тебя: не исключаешь зуб потерять, зрачки расширить, проколоть ноздрю, попробовать наркотик…

— Могу сказать, на что не готов.

Не готов разрушать свою семью ради роли, на все остальное готов.

Фото: Антон Карлинер / для «Новой»

А такой вопрос стоит?

— Конечно. Самое сложное и страшное, когда делаешь роль, это то, что с тобой происходит. Это отречение от собственной жизни — вынужденное, временное. Хотя есть шизофреническое непонимание, что есть моя жизнь, моя личность. Все время об этом думаю и не могу найти ответа. Я же постоянно разбираюсь в разных личностях, в которых должен превратиться, что их формирует, чем руководствуются. Мою личность тоже что-то сформировало. А если я могу разобрать на кирпичи, что и как ее сформировало, моя ли это личность? Когда я делаю персонажа, ныряю в него полностью. Отключая часть своей жизни, отключаюсь и от своих близких…

Дома появляется Чужой?

— Странно все это. Да. В экспедиции все проще, понятнее. Другое место, как будто бы кусок другой жизни. А то, что этот персонаж приходит к нам домой, вроде это не совсем я. И непонятно, как проводить внутри себя эту границу. С одной стороны, нужно всем жертвовать ради того, чтобы «священнодействовать». С другой стороны, понимаю: священны-то как раз не роли, а они — дети и жена. Они останутся, они — в живом мире. А не тени на экране. Искусство в принципе субъективно, человеческая жизнь уникальна — потерянный день невозможно вернуть.

Есть же такой диагноз — «расстройство множественной личности», в чем-то напоминающий актерство: в одном человеке уживаются разные идентичности, гендер, возраст, интеллект…

— Это самая интересная для меня тема: сосуществование разных идентичностей. И бесконечные вопросы. Мы себя как-то идентифицируем, кажется, что это мы, но это лишь набор нейронных связей, отвечающих за самоидентификацию.

И каждая встреча в жизни меняет их рисунок.

— Не только встреча, любая информация!

Кажется, ты заметно изменился за последние годы насыщенной работы, встреч с режиссерами: со Звягинцевым, Серебренниковым, Бондарчуком, Меркуловой и Чуповым. В такие разные характеры преображался: энкавэдэшник из прошлого («Капитан Волконогов бежал»), бандит из 90-х («Бык»), пришелец то ли с того света, то ли из ЧВК («Мама, я дома»), Алик-афганец («Мир! Дружба! Жвачка!»). Когда заканчивается работа, роли цепляются, оставляют след или ты выбрасываешь их, как однажды выбросил гору ненужных вещей, собрав все памятное в одной коробке?

— Сразу выбрасываю, стараюсь освободиться, ничего не забирать себе.

Актеры, случается, говорят репликами своих героев.

— Это чаще в театре. Играли мы спектакли в институте, как только произнес фразу десятки раз, она потом из тебя сама выпрыгивает. Мне это не близко, какая-то высокопарность получается.

Ролей много, но «Бык» про молодого лидера преступной группировки в 90-е Антона Быкова действительно стал прорывом. Хотя и до этого были работы, но тут все тебя увидели. Роль яркая, порой кажется, что именно ее шлейф в некоторых работах мелькает. В афганце Алике, в наемнике из ЧВК… Срабатывает коллективное бессознательное: «О, мы же его знаем!»

— Наверное, так устроен социум, нам нужны маячки, за которые держимся… Я согласен с тем, что актер играет одну роль всю жизнь. Хороший актер — в первую очередь индивидуальность. В институте нам говорили о значимости системы ценностей. Ты формируешь их: что можешь делать, чего не должен себе позволить. Все это транслируется дальше.

Нередко про актера говорят, что он одинаковый… А почему он должен быть разный? Бодров был везде одинаковый.

Не только Бодров, но и Жан Габен. Но есть и актеры-лицедеи, неузнаваемые…

— Здорово порой преобразиться до неузнаваемости, полицедействовать, но и там ядро будет точно таким же.

«Купе номер 6». Кадр из фильма

В «Петровых в гриппе» Серебренникова ты сыграл совершенно другого человека: милого, слабого, раздавленного сильной мамашей сына.

— Признаюсь, сам не очень его понимаю. Вроде мы с Кириллом Семеновичем его сделали, а что с ним происходит? Как я его для себя оправдал? Никак. Не получилось к нему найти ключ. Может, времени не хватило. Вроде бы и не надо всех оправдывать, потому что люди и характеры бывают разные. А не оправдывая, мне самому не очень интересно…

Ты сказал про финского режиссера «Купе номер 6» Юхо Куосманена, что он ловец мира. Что ты под этим подразумевал?

— Ловец жизни, я имел в виду. Он смотрит и видит жизнь такой, какая она прямо сейчас перед глазами. Берет и интегрирует это в фильм. Видит рыбаков, снимает их, забирает в кино, никак ими не руководит, словно наблюдает, что будет происходить. И с актерами так же. Не говорит, что делать, а все время спрашивает: «Вот твой герой — это вот что? Ради чего?» И ты ищешь ответ…

Ну, например, твой бритоголовый Леха, случайный попутчик молодой финки из «Купе номер 6», едущей на русский север, чтобы увидеть мурманские петроглифы, он — что?

— Мы с Юхо это обсуждали, когда готовились, еще в Финляндии. Он меня спрашивает: «Если он из детского дома, то почему там оказался?» То есть вроде бы и подробно, но все такое… будто все из воздуха брал. Например, точно знает, как хочет сделать эпизод. А мы так не можем, потому что дверь не открывается, камеру здесь нельзя поставить, надо сцену переделать. И он не бесится по этому поводу, напротив…

Находит что-то неожиданное. Так работала Кира Муратова.

— Ну вот я, к сожалению, не работал с Кирой Муратовой.

Иностранные рецензенты писали о твоем герое: душа нараспашку, воплощение русского человека. Может, имели в виду как раз начало фильма, где Леха-гопник хлещет водку, пинает снежки на платформе? А может, переломные моменты, когда за этой «гармошкой» обнаруживается ранимая, беззащитная душа?

— Ну для меня он «гол как сокол», нечто угаданное про русского человека. Я думаю, откуда берется в нас то, что люди в других странах называют духовностью? Ощущение, будто мы все время готовы к смерти. Чем хуже, тем лучше. Халатно относимся к жизни: ну жизнь, ну смерть — и ладно.

Фото: Антон Карлинер / для «Новой»

Движение по краю, отсутствие страха?

— Какой-то антиматериализм, разгильдяйство во всем. Может, из-за постоянной радикальной смены климата? Каждый год наблюдаем, как все умирает наглухо, просто ледяной апокалипсис… Ведь для многих людей с другой части планеты наша зима — реальное светопреставление: все застывает, накрывается снегом и льдом. Потом ба-бах — и заново возрождается. И это происходит регулярно! Будто знаем: ну да, смерть — это нормально, дальше-то опять будет жизнь. То же и в истории страны. Период за периодом у нас все отнимали, и мы привыкали ничего не иметь, потом объявляется ценность частной собственности, потом снова отнимают.

Умирает одна политическая система, начинается другая… Среди многих картин в этом сезоне самая яркая — антиутопия о сталинском СССР «Капитан Волконогов бежал», про сбежавшего от расстрела энкавэдэшника, ищущего покаяние. Ты играл человека того времени или условного сорокинского опричника, комиксовый персонаж?

— Была попытка ничего не играть. Стать стертой личностью, умершей в каком-то смысле. Ступив на этот путь, он предал все человеческое, для меня — умер как душа, как сгусток энергии. Жаль, вылетели сцены, объяснявшие, как он тут оказался, где был до этого. А была тяжелейшая жизнь, в результате которой он и попал в структуру, которая ему все дала: комнату, товарищей. Наличие комнаты в то время — это как вилла на Рублевке сейчас.

Помню претензии к фильму: мол, авторы пробуждают в нас эмпатию к опричникам, которые «пытают хуже фашистов». К герою, который постепенно прозревает, движется к покаянию.

— Это была лаборатория: можно ли испытать эмпатию к подобному человеку? Ответ на этот вопрос — нет. Я пытался впустить в себя палача, как я его ощущал. Зритель решает, может ли ему сочувствовать. Конечно, можно было бы сделать это более жалостливо, показать, как он мучается, но тогда сразу обнаружим у него душу. Человек мучается, когда понимает степень вины, душа мучается. А он не понимает, не чувствует.

Для тебя происходит его усомнение в собственном зле, его развитие?

— Да. Перед финалом он чувствует боль. И возможно, кто-то испытает к нему эмпатию, даже понимая бэкграунд. Это вопрос. А вначале у него лишь корыстная цель, задача: заслужить прощение; он ее выполняет. Только в финале пробуждается что-то живое.

Не раскрывая финала, скажем, что там есть связь со смертью. Я вижу, как скрупулезно разбираешь роль, читаешь не только сценарий, но книги, мемуары, пытаешься сформулировать сверхзадачу. Тебе однажды даже досталось за это от Звягинцева, когда ты приставал к нему с вопросами о твоем работяге из групповки: кто он, откуда?

— Ну да, Звягинцев ходил с монитором, у него было дел невпроворот. Он вообще не понимал, кто я, зачем задаю эти вопросы. И подходит человек из массовки или групповки и пытается осознать: «Камо грядеши».

Это словно фрагмент из комедии про кино.

— Именно, я говорю: «Андрей, а мы как… вот мы здесь стоим, а как мы относимся к героине? Она проходит. Мы ее знаем? Мы ее осуждаем? Или мы…» Он как бы завис на секунду и говорит: «Никогда не задавайте вопросы режиссеру». Я надолго это запомнил.

Притом что сам он въедливый, докапывается до запятых в сценариях и интервью, до отточий. А какую задачу, к примеру, ставил Кирилл Серебренников? Описывал жизнь Саши, этого маменького сынка, человека-тряпки?

— Все-таки там центр мира — мама. Главный, по сути, персонаж, движитель истории. Подавляет мужа и сына. То есть у моего Саши вроде все хорошо, все есть. При этом нет ничего, потому нет своей воли, он такой фрустрированный, самопридуманный. У парня большие проблемы с мужественностью и самоидентификацией. На самом деле, несчастный человек, но всему этому нет места в фильме, чтобы раскрыть.

Сегодня ты серьезно вкапываешься в роль. Раньше ради работы соглашался на проходные роли разнообразных лейтенантов, солдат. Вопрос: сейчас ты был бы готов сыграть яркую, выигрышную роль, но в мутной, идеологически запрограммированной картине? Условно говоря, «Союзе Спасения», наглядном пособии о вреде революций с искаженными образами декабристов.

— Я бы, конечно, не хотел участвовать в таких фильмах, в которых не вижу правды: события, характеров. И эту картину не вижу смысла обсуждать, потому что все всё понимают. Зачем это делать? Поэтому и отказался сниматься в продолжении.

Кадр из фильма «Союз спасения» (2019, реж. Андрей Кравчук)

Существует ли такая забота артиста… Вот идешь в фильм, допустим, в «Калашников». Где большая драматическая роль может получиться: драма изобретателя оружия, внутренний конфликт. И режиссер хороший. Но сценарий изначально слабый. Люди разговаривают, словно они из картона: «Все мы имеем сильное желание помочь тебе, парень, в твоем правильном деле». Много фактической неправды. Так вот, может ли актер в подобной ситуации что-то выровнять, очеловечить, подправить?

— Нет, к сожалению, не может. Все это следует делать на этапе принятия решения: участвовать или не участвовать. Урок за уроком получаю: все, что необходимо обсудить, поменять, уточнить, нужно делать до того, как вы ударили по рукам. Кино снимает режиссер, актер не должен мешать ему.

Наверное, это идеализм, но мне кажется, создание кино — работа командная, когда у всех причастных одна цель — хороший фильм.

— Не хотел бы, если соберусь снимать кино, чтобы подходили актеры: «Слушай, а давай-ка сделаем вот так». Я бы сказал: «Давай-ка ты помолчишь, я буду снимать свое кино, а ты играть в нем». Придерживаюсь позиции: есть режиссер, каким бы он ни был, я ему помогаю, раз уж согласился сниматься.

Но в «Т-34» ты не только изменил своего героя, но в каком-то смысле его придумал: характерного, с постоянным насморком, завязанным горлом.

— Это моя кухня, мои хитрости. Актеры всегда «дописывают» своего героя, полностью управляемые — скучные. Тех, кто делает в кадре что-то новое, режиссеру сложно вставить в конструкцию фильма. Впрочем, все зависит от персонажа. Когда Джим Керри играл в «Вечном сиянии чистого разума», он все время прятался от камеры, отворачивался. Вроде бы с точки зрения профессии — глупость…

Кадр из фильма «Мама, я дома» (2021, реж. Владимир Битоков)

Но камера его ловила, возникала документальность.

— И с точки зрения энергии — это круто. Интересно что-то менять, но исключительно в своем внутреннем подходе к роли.

Есть распространенная точка зрения: актеры и политика несовместны. В ней изначальная неточность. Политика — это депутаты, политтехнологические шоу. Несносно, когда актеры в этом принимают участие. Но мы все живем в каком-то воздухе или в безвоздушном пространстве. Вы с Аней растите девочек, ты же думаешь о том, в каком мире им жить? В нормальном обществе или фальшивом, где белое называют черным, журналиста — «иноагентом», за пост в Сети могут арестовать любого студента.

Как быть? Ты говоришь, что надо принимать мир таким, каков он есть. Но при этом выступил в поддержку осужденных по «Московскому делу», читал речь Егора Жукова, против которого возбудили дело через два года после публикации его видеоблога и осудили на пять лет. Ты же мог опасаться: вдруг тебя в блэк-лист запишут, но вместе с Евгением Цыгановым, Павлом Деревянко, Александром Палем и другими — выступил. Как существовать в этом пространстве, когда каждый день возникает какая-то нехорошая история?

— Что касается детей, наверное, надо просто постоянно с ними разговаривать, обсуждать, что есть правда, а что неправда, и почему это происходит, и что со всем этим делать. Просто сейчас такой период, такая политика. Хотя роль личности в истории во все времена определяющая. Глупо думать, что существует мир, в котором все по правде, по-честному. Это утопия, недостижимый рай. Поэтому нужно пытаться понять, как здесь/сейчас жить.

Почему актеры и политика — разные сферы жизни? Потому что актеры должны быть чувственными людьми, а чувственного человека легко возбудить, распалить. Политика — не про чувства, это чистая прагматика.

Чьи-то интересы. Надо как минимум понимать, чьи интересы ты отстаиваешь. Устинова и других арестованных по «Московскому делу» мы защищали от явной несправедливости. То же было с Кириллом Семеновичем Серебренниковым и процессом «Седьмой студии». Сейчас листаю ленту, вижу информацию, которая меня шокирует, возмущает. Потом проходит несколько часов, я понимаю, что получил неточную или неправильную информацию. А я уже выступил, участвую в какой-то волне. Поэтому на данный момент дистанцируюсь от участия в каких-то публичных высказываниях, отдаю себе отчет, что ничего не понимаю в том, что происходит.

Кто такой Юра Борисов и почему он снялся во всех хороших фильмах

Если вы еще не знакомы с Юрой Борисовым или слышали о нем, но не понимаете, почему он теперь фигурирует буквально везде — что в Каннах, что в Венеции, самое время разобраться. Кинокритик Егор Беликов посмотрел уже с десяток картин с ним только за этот год и пытается объяснить, что в нем нашли режиссеры и уж точно скоро откроют для себя все отечественные зрители.

Может быть, широкая аудитория во всей полноте еще пока не заметила это, но уже каждому профессионалу видно, что актера Юры Борисова стало на фестивальных экранах очень много. Важно, что не слишком много, потому что пока ему удается магическим образом выбирать для себя проекты так, чтобы никого не утомлять даже в одинаковом амплуа. В общем, он не только не утомляет, но и не утомляется.

Кадр из фильма «Купе номер 6»

Наикратчайшая сводка: Юра Борисов появился сразу в двух фильмах основного конкурса Каннского фестиваля — в финском «Купе номер 6», целиком снятом в России и на русском языке, и в новой работе Кирилла Серебренникова «Петровы в гриппе», кстати, будучи там абсолютно обнаженным. «Купе номер 6» с ходу получил Гран-при — это второе место в Каннах, то есть выше только звезды.

На этом артист не остановился и появился далее на фестивале в Локарно, не таком известном, как Канны с Венецией, но вообще-то чрезвычайно котируемом среди специалистов. Там показали фильм «Герда» Натальи Кудряшовой, который тоже без наград не остался — и от молодежного жюри, и за актерскую работу (правда, не Борисова, а главную женскую, но это детали).

Кадр из фильма «Капитан Волконогов бежал»/©1-2-3 Productions

Далее Борисов продолжает следовать со всеми остановками: в Венеции очередные два фильма, в том числе «Капитан Волконогов бежал» с главной ролью и «Мама, я дома», где у Юры минимум половина всего экранного времени. На приближающемся главном российском смотре «Кинотавр» соберется аж пять борисовских картин: кроме вышеупомянутых, еще «Подельники» Евгения Григорьева (про них пока трудно сказать что-то определенное — никому пока не показывали). А ведь в прокат не так давно вышли «Серебряные коньки» с тем же актером в ключевом эпизоде, которые потом взорвали Netflix, и до летнего проката добрался прошлогодний военный экшен «Красный призрак».

В чем секрет Юры Борисова

Как же так, спросите вы, быть может, он уже настолько медийное лицо, что его всюду зовут для раскрутки? Отнюдь, он пока что не набрал такого веса, чтобы собой продавливать кино в народ. За ним стоит какое-то мощное лобби или влиятельный покровитель (это уже совсем теории заговора)? Навряд ли, просто его образ настолько узнаваем, а игра настолько убедительна, что приблизительно вся российская киноиндустрия почитает его за спасителя экрана.

Огромное количество проектов, которые выходят с Борисовым за один год, можно частично списать на стечение обстоятельств: актеры снимаются в фильмах задолго до того, как они добираются до фестивалей, уж тем более до проката, поэтому, видимо, часть картин переехала с прошлогодних дат на этот год из-за ковида. А часть давно монтировалась и вот только добралась до смотрибельной стадии. В общем, это не то чтобы Борисов весь 2021 год использовал маховик времени: все же сниматься в кино — дело небыстрое.

Надо полагать, что и такой продуманный выбор рабочих проектов (ведь это серьезное дело — столько фестивальных успехов; у Леа Сейду, к примеру, в Каннах-2021 было всего четыре фильма, у Борисова явно больше будет на круг) — не случайность. Дело в том, что агент Юры — его собственная жена, актриса Анна Шевчук. По слухам, что ходят по рынку, именно она помогает Юре отбирать лучшее. Не обязательно то, за что больше всего заплатят, а наиболее перспективное как с точки зрения планов, так и с точки зрения развития его актерского мастерства — вклад идет в совместное карьерное будущее.

Про актерский путь Борисова

Есть ощущение, что Юра Борисов появился будто бы из ниоткуда. Вроде только что всюду были Данила Козловский и Александр Петров, и вдруг российскому массовому сознанию нужно запоминать новое имя — у нас почему-то всегда во главе угла, во всех проектах и всюду ровно один актер. Но Юра не такой. Как ни странно, он не прогнулся под изменчивый мир, несмотря на роли в больших и отчасти позорных блокбастерах «Т-34», «Союз Спасения», «Вторжение». И даже в самых денежных ролях Борисов не упускает возможности блеснуть хотя бы в качестве характерного актера.

Открыл артиста из труппы «Сатирикона» для кино Андрей Звягинцев, когда снял его в небольшой роли в «Елене». Позже примечательной и предусмотрительной, надо заметить, работой для него стал украинский мини-сериал «Мотыльки», творчески осмысляющий трагедию на Чернобыльской АЭС — за много лет до выхода сериала «Чернобыль», спешим заметить. Значительный взлет в его карьере начался буквально в последние три года: сперва актер затесался в пару высокорейтинговых сериалов («Закон каменных джунглей», «Ольга»), потом сыграл героинового наркомана Алика в мощном эпизоде прогремевшего белорусского фильма «Хрусталь». А уже потом, буквально на следующий год, в 2019-м, исполнил главную роль в мощном дебюте о 1990-х под названием «Бык», который неожиданно для многих получил главный приз на «Кинотавре». С тех пор его карьера — только на взлет.

Почему Юра Борисов крутой

Все дело в том, что Борисов (обратим, кстати, внимание на слона в комнате — не официальное Юрий, а панибратское Юра актер выбрал в качестве своего представления даже на титрах фильмов, где подобные фамильярности обычно не приняты) очень крутой. Да, вот так просто. В отличие от предыдущих главных актеров страны (в смысле Козловского и Петрова) Борисов никогда не претендовал на то, чтобы играть варварски великолепных героев с обложек. Он и выглядит как среднестатистический россиянин, который вполне может однажды проехаться с вами в плацкартном вагоне на соседней полке (это мастерски учуял финский режиссер Юхо Куосманен, который взял Борисова примерно на эту роль, но в купе — в «Купе номер 6», за что справедливо получил в Каннах Гран-при).

Юра — настоящий полпред глубинного русского народа, наш кандидат, ему хочется сопереживать — в отличие от, к примеру, Козловского, который всегда выглядел немного как антагонист, зафиксировавшись в образе накокаиненного белого воротничка из «Духless», или духовно богатого Петрова (впрочем, у него, справедливости ради, тоже бывали народные роли, в том же «Тексте», но речь сейчас не о нем). Борисову идут штаны цвета хаки и стрижка под ноль, он не выглядит чужеродно и при этом враждебно, всегда-то ему хочется доверить свои зрительские эмоции, даже когда он злодей.

Главная роль в «Капитан Волконогов бежал»

Собственно, именно эти его уникальные характеристики — народную представительность и национальную харизму — активно используют все режиссеры, которые с Борисовым работают. Например, венецианские лауреаты в программе «Горизонты» Наталья Меркулова и Алексей Чупов сняли его в, наверное, первой главной фестивальной роли Юры — в образе сотрудника НКВД из картины «Капитан Волконогов бежал».

Это мощная, пусть и в должной мере фантазийная драма о временах Большого террора, где Борисов играет несгибаемого, вечно в униформе, состоящей из суровой кожаной куртки и спортивного костюма цвета кумача с лампасами, спецслужбиста, который по работе выбивает признания из очевидно невиновных людей посредством применяемого к ним ультранасилия. Но однажды его самого объявляют предателем, и тогда он сбегает вместе с личными делами обвиняемых, а на самом деле потерпевших вследствие силового произвола, чтобы обойти их ногами и вымолить у них прощение за допущенные, как он сам это называет, ошибки.

Борисову в этом фильме удается сыграть жестокосердного, переломанного эпохой, раскаявшегося антигероя, который, впрочем, не до конца осознал состав своего смертного греха. Но герой при этом находится полностью в контексте времени, ведь в любые времена было принято, что не мы такие, а жизнь такая. И поэтому он даже с некоторым энтузиазмом делает свою работу — ровно до тех пор, пока жизнь не прижимает его к стенке. Ведь он-то считал, что не мучает случайных граждан, а избавляет страну от нежелательных элементов. Вот насколько сложный образ Борисову удается нарисовать, хотя и сюрреалистичный сеттинг, и молчаливость его героя по сценарию играли бы против какого-нибудь другого актера, но он все эти обстоятельства оборачивает себе на пользу.

Не главная, но даже более важная роль

Видео: Кинотрейлеры HD/YouTube

Еще сложнее ситуация для Юры обстоит в фильме «Мама, я дома» — там он играет что-то совсем запредельно сложное с точки зрения обрисовки многопланового образа. На актерской Олимпиаде это должна была бы быть задача со звездочкой. Роль у него хоть и не главная, но поважнее будет.

По сюжету водительнице автобуса (Ксения Раппопорт, которая, если начистоту, не сильно похожа на водительницу автобуса, ну да бог ей судья) из отдаленного, но оживленного кавказского поселка сообщают, что ее сын погиб в Сирии, пока служил в частной военной компании, запрещенной, кстати, по российским законам. То есть его смерти как бы и не было, статус пребывания солдата на чужбине остался неопределенным — что он там делал, де-юре неизвестно.

Ей как наследнице выплачивают компенсацию в несколько миллионов, но она все равно не может поверить в то, что ее родного человека больше нет, и вступает в заведомо проигранную баталию за правду с местными властями, которым это не очень-то и на руку — не вовремя, ведь скоро должны заявиться с визитом высшие чины из Москвы. Тогда и появляется Юра Борисов, который вмиг сбивает лоск с этой передраматизированной истории — он играет того самого блудного сына, который, впрочем, не очень-то похож на того, что уходил на чужую войну.

©Non Stop Production

Это карпентеровское Нечто, как в одноименном фильме, является в чужом обличье, и к данному мастерски сыгранному Чужому нельзя относиться иначе как со страхом и трепетом. Юра Борисов — снова бритый налысо и с военной выправкой — настоящее чудо для этого фильма, который неловко мигрирует до поры до времени от кринж-комедии в духе «Последнего министра» к арт-драме в стиле Кантемира Балагова. Но с момента появления этого персонажа меняется решительно все. И непонятно, чье это достижение — исключительно актера или все же еще режиссера-сценариста Владимира Битокова.

Так что же такое для нашего кино Юра Борисов — «бог из машины», который пришел и всех наконец спас от неубедительных ролей, или же что-то большее? Важно, что этот актер честно относится к себе, ответственно — к своей нетривиальной работе: всем интересуется, играет с жанрами и образами. Дайте ему уже Кубок Вольпи за «Капитана Волконогова». И пусть будет важнейшим артистом текущего момента не только у нас, но и везде — благо опыт работы с зарубежными режиссерами у него уже есть и он мастерски, вдумчиво и четко умеет раздавать интервью на английском (мы были свидетелями). Так победим.

Фото: © 1-2-3 Productions